Седая легенда

Белым днём 15 ноября 2009 года Белорусское телевидение представило «Седую легенду Владимира Короткевича»: документальную ленту из четырёх развёрнутых сюжетов о фильмах, которые в разное время снимали по его по романам и повестям. Плюс интервью с людьми, которые их снимали (некоторые личности в кадре так умеют говорить, что поневоле досадуешь на все возможные телеформаты). Точно подобранные фрагменты кино и фото не столько иллюстрировали, сколько по-своему продолжали повествование о съёмках в 1960-х, 70-х, 80-х и 1990-х годах; более того, – своеобразно подсвечивали интервью постановщиков, в некотором смысле воссоздавая атмосферу времени съёмок! Почему-то неровный закадровый текст – местами очень интересный, местами проходной. Фильм по сценарию Анжелики Новиковой режиссировал Андрей Мицкевич и снимал оператор Юрий Тихонович. Несколько анимированных графических заставок выполнила Марина Булка, взяв мотивы у Арлена Кашкуревича. Графика выше похвал.



...В кадре фонтан, скамейка полукругом, служебный вход Купаловского театра и на этом фоне-заднике возле писателя ( в роли Короткевича – актёр Николай Кучиц) собираются его персонажи. Чуть позже они станут задавать темы сюжетов, а пока что «Александровский сквер – так обозначено это место на карте города Минска, – звучит за кадром. – Но с чьей-то лёгкой руки фонтан…» и дальше – о том, как шутник назвал фонтанного мальчика с лебедем юным Паниковским, а минчане назначают встречи возле Паниковского… (Ассоциативный ряд: «Паниковский, бросьте гуся!» – кричали персонажу романа Ильфа и Петрова, а наш Мальчик обнимает за шею лебедя… так сказать, в честь запуска минского водопровода больше сотни лет назад. Так почему бы мимоходом и за водопровод не зацепиться?!) «А лет тридцать тому назад приходил сюда и ещё один человек», – звучит за кадром. А человек этот не раз заходил в двери, возле которых снималась ключевая сцена, но его герои, образно говоря, туда так и не вошли. На сцену главного драматического театра Беларуси так и не поднялись.^[1] Вот – истинная драма, завязка, глубина и диапазон конфликта между художественными, эстетическими и даже этическими представлениями творцов разных видов искусства. В ключевой сцене сценарист не понял или не поддержал режиссёра. И вылезло это… боком. Прежде всего – жанровой неопределённостью.

Обидно. Кажется, ещё чуть-чуть – и повествование о новейших легендах, которые сложились вокруг фильмов по Короткевичу, могло бы само предстать легендой. Тем более потому, что игровые заставки с персонажами (они следуют за анимированными, открывая каждый из четырёх сюжетов), – не реставрация и не ретроспекция. Скорее, взгляд из сегодняшнего дня на «гнилой белорусский романтизм», как говаривали в книгах Короткевича (только романтизм этот с постоянным привкусом крови). Но жанрово они не «дотянуты» режиссёром. Или не выписаны в сценарии. Или решение пришлось искать по ходу действия. Только в одном-единственном эпизоде-заставке есть точная мера иронического отношения к происходящему: это рыцарский поединок в чистом поле, мимо которого, поглядывая в кадр, проплывает костюмированная красавица.



…Сидение у фонтана и актёрское раздумье в роли писателя могло бы выглядеть неуклюже и наивно, если бы не тактичная работа оператора и режиссёра. Актёр задумчиво смотрит мимо кадра. Струи фонтана отмывают мальчика с лебедем от дневной грязи. Через струи на камеру снова двигается Кучиц-Короткевич. Останавливается, вытирает о пуловер грушу. Двигается вдоль дома на той самой улице, где жил Владимир Семёнович, входит в подъезд, тяжело поднимается по лестнице. А вот когда в кадре появляется стол писателя, по бумаге скользит карандаш и актёр следит за строчками, перестаёшь верить глазам своим: пишет – Короткевич! Эпизоды с Николаем Кучицем в роли Владимира Семёновича не вызывают ни раздражения, ни отторжения. Есть внешнее сходство. Есть актёрское обаяние и та мера осторожности и деликатности, без которых за святых, мучеников и гениев лучше не браться.




…Возможно, фильм выиграл бы от полного соблюдения хронологии, но факты, изложенные сценаристом, и оценки фактов теми, кто даёт интервью (плюс темпо-ритм фильма, согласующийся с современными скоростями) поддерживают зрительский интерес.
Комментарий Ильи Рутберга, исполнителя роли Раввуни (Иуды) в фильме “Житие и вознесение Юрася Братчика” (1967) выявляет драму режиссёра Владимира Бычкова и писателя Владимира Короткевича: подлинного фильма, снятого ими, так никто и не увидел. По распоряжению свыше плёнку смывали, а эпизоды по несколько раз переписывали и переснимали. “Полочная” (от слова “полка”) картина двадцать лет пролежала Госфильмофонде, а “вышла так скромно и незаметно...” Анатолий Заболоцкий, оператор-постановщик “Жития и вознесения...” истратил на фильм 69 километров плёнки, Шавкат Абдусаламов, художник-постановщик фильма, построил на натуре в Крыму целый готический город... “Житие и вознесение...” хотели видеть сатирой, пародией, средством борьбы, а получалась – то ли пропаганда, то ли еретичество...
А в каком летописном фонде нашлось заседание художественного совета «Беларусьфильма»?! Эпизод использован мастерски. По видеоряду с закадровым текстом получается, что на экране решается судьба сценария «Гневного солнца палящего», его прямо перед камерой «режет» худсовет студии и Максим Лужанин лично! Год – 1962. Если идти за хронологией, то судьба сценария Владимира Короткевича предвосхитила судьбу «Жития и вознесения...».

«Дикую охоту» (1979) комментирует Валерий Рубинчик: «Случилось чудо – мне было разрешено написать и режиссёрский сценарий, и сценарий фильма» ужасов готического направления (так позже решили критики). «Короткевич трактует Белоруссию, как европейскую, культурную, очень удивительную державу со своей историей. Поэтому у нас в «Дикой охоте» такие костюмы, быт… И когда-то в Госкино, когда принимали картину, один высокопоставленный редактор сказал: «У вас просто какой-то английский фильм».» Иносказание и тайнопись романиста Короткевича, о которых ведёт речь режиссёр, выявляют особую драму – перевода литературы на язык кино. Практики знают, что буквальный перевод невозможен, а стилизация, как правило, не убеждает ни зрителя, ни критику. О «Чёрном замке Ольшанском» (1983), где режиссёр Михаил Пташук «открыл для себя актёра Геннадия Гарбука» (это звучит во фрагменте старого интервью режиссёра), сказано маловато, хотя из сказанного понятно, что сам Короткевич считал фильм лучшим из всего, что снято по его книгам. Под все фильмы по Короткевичу, в том числе и под «Мать урагана» Юрия Марухина (1990), и под «Седую легенду» Богдана Порембы (1992), подводит черту Анатолий Заболоцкий: никто не сумел одолеть прозу Короткевича. Она упорно не переводится на язык кино. И квалифицированных рассуждений об этом феномене не хватает «Седой легенде Владимира Короткевича» в виде комментария сценариста, драматурга, филолога, наконец!

…Но фильм снят, представлен и, главное, увиден! Если продолжать тему, то о фильмах по книгам Короткевича нужно снять сериал. Интеллигентный, действенный, драматичный. И о самом, что ни на есть, сегодняшнем дне.




1. ↑ На малой сцене Национального академического театра имени Янки Купалы, через дорогу от сцены большой, в 2005 году режиссёр Владимир Савицкий поставил «Дикую охота короля Стаха» как психологический детектив. Спектакль приурочили к 75-летию со дня рождения Владимира Короткевича.

фотографии Андрея Мицкевича