29.01.2010

“Каб бацька Адам не зграшыў...”

Газета “Культура” 1 снежня 1993 года 

 “Камедыяй...” У.Рудава паводле К.Марашэўскага і Ф.Аляхновіча Альтэрнатыўны тэатр[1] распачаў свой чарговы сезон Што было б, каб бацька Адам не зграшыў, домневы і дапушчэнні перадусім мушу звязаць з аб’ектам гэтай гаворкі, колішнім выпускным спектаклем акцёрскага курса Андрэя Андросіка ў колішнім Тэатральна-мастацкім інстытуце.У Альтэратыўным тэатры сцэнічныя наступствы граху бацькі Адама радуюць гледачоў ужо чацвёрты сезон, – радасцямі дыхтоўнага, поўнавартага, адметнага спектакля. Аднаго сярод іх, наступстваў з радасцямі, не адшукаць: здранцвелага стаўлення да традыцый, канонаў, проста да аўтарсіх тэкстаў, да саміх аўтараў, да ўзнаўленняў кшталту рэстаўрацый, дапусцім, баракальнай атмасферы ад Марашэўскага, альбо сціплага філасофскага намагання ад Аляхновіча. Хіба – сляды, уплывы, адлюстраванні, адбіткі...

27.01.2010

Старые публикации

Уважаемые летописцы белорусского театра! Случается, что студенты и аспиранты, будущие театральные критики и драматурги, ищут статьи о старых спектаклях для своих курсовых, дипломных и диссертационных работ. Просьбы предоставить в чьё-либо распоряжение старую статью поступают на удивление часто. Решение очевидно: перебрать архив и снова опубликовать всё, достойное внимания. По частоте запросов лидируют театры Альтернативный и Купаловский; режиссёры Николай Пинигин, Рид Талипов, Витаутас Григалюнас, Андрей Андросик. Выкладывать материалы придётся по мере обнаружения “простынями” или “стенами текста”; обещаю также поискать фотографии. Естественно, сохранится и язык оригинала. Этим постом открывается рубрика "старые публикации".

Да ўвагі летапісцаў беларускага тэатра: надараецца так, што студэнты і аспіранты, будучыя тэатральныя крытыкі і драматургі, шукаюць артыкулы пра старыя спектаклі для сваіх курсавых, дыпломных і дысертацыйных прац. Просьбы даць пакарыстацца якім-небудзь старым артыкулам выказываюцца на дзіва часта. Выйсце відавочнае: перабраць архіў і нанова апублікаваць усё, вартае ўвагі. Часцей за ўсё пытаюцца пра тэатры Альтэрнатыўны ды Купалаўскі; пра рэжысёраў Мікалая Пінігіна, Рыда Таліпава, Вітаўтаса Грыгалюнаса, Андрэя Андросіка. Выкладаць матэрыялы давядзецца ў тым парадку, у якім яны знойдуцца, “прасцірадламі” альбо “сценкамі тэксту”; абяцаю таксама пашукаць фотаздымкаў. Натуральна, зберагаю і мову арыгіналу. Гэтым постам распачынаецца рубрыка "старыя публікацыі".

25.01.2010

Свет души

Рукоделие может быть приятным, полезным и служить не только экономии средств домашнего бюджета, но и творческой реализации личности, которая взялась за спицы, крючок, челнок или иголку. У старинных ремёсел находится всё больше поклонников, а у поклонников – всё больше последователей, от соседей по площадке до соратников на форуме «Осинки», «Штучки» «Иголки»…

В 2007 году минских любительниц вышивки в клуб «Вышивальщица» объединила Елена Бакаева; одна из самых интересных выставок, подготовленная клубом, прошла в ноябре 2008 года, посвящалась братьям нашим меньшим и называлась “Наши любимцы”. При этом в любимцы попали не только котята, щенки, мышата и попугайчики. Лошади были представлены целыми табунами, волки и птицы – по одиночке и стаями, олени – стадами, рыбы – косяками, бабочки – популяциями. И мастерицы были абсолютно правы, потому что любимцы останутся любимцами и в вышитом виде, будут завещаны и переданы по наследству, украсят собой интерьер, быт и человеческую жизнь.

Сегодня один из самых известных – клуб вышивальщиц «Сузор’е» («Созвездие») во главе с председателем Светланой Морозовой. Крупнейшая выставка клуба, «Ростки материнства» с посвящением Дню матери, была подготовлена к ноябрю 2008 года.



Классические сюжеты и разработки современных дизайнеров (отшитые, надо заметить, с большим вкусом и мастерством) дополнили работы пятидесятилетней давности, – после войны их вышивали ещё мамы и бабушки по схемам типографии имени Сталина или печатным рисункам на канве. Вышивали нитками всех сортов и назначений, которые удалось достать, выменять, купить. Нужные оттенки не подбирали – изобретали из двух-трёх разноокрашенных ниток… по всей площади вышивки. Такое рукоделие – история эпохи.



Часто к восторженному увлечению женщин уважительно присоединяются мужья и сыновья, дедушки и дяди. Для жены Людмилы муж Дмитрий сконструировал замечательный станок для вышивания. Конструкцию Дмитрия Фалея мастерицы клуба признают совершенной, хотя у многих есть станки английского и немецкого производства.



Светлана Морозова сама разрабатывает схемы для вышивок. Её сын Артём взялся совершенствовать компьютерные программы для разработки этих схем, но вскоре написал свою оригинальную – маме и её подругам по увлечению.



В клубе щедро делятся любовью к рукоделию и любовью к жизни, по-доброму помогают, – например, создать рукодельный клуб в Доме-интернате инвалидов города Логойска. Но только создать – начало дела. Женщины наведываются к подопечным, возят их в Минск, терпеливо обучают… Где берут средства? Так они же – вышивальщицы, они знают цену поговорке «С миру по нитке…» В «Сузор’е», кстати, обучают и всех желающих, приглашая на мастер-классы. Признанный мастер обучения – Людмила Фалей.



В декабре 2009 года мастерицы порадовали рождественской выставкой «Свет души». Кроме икон и жанровых картин, выполненных по схемам и эскизам профессиональных художников





(их вышивали Валентина Гриневич, Валентина Одинокая, Галина Прохорова, Светлана Морозова, Людмила Фалей и… прошу извинения, я пока не всех знаю), были представлены и авторские работы Светланы Алексеевой. Светлана предана глади, а свои вышивальные чудеса творит с помощью чудесной швейной машины: станина и всё, что вращается ногами, собрано из старинного «Зингера», а то, к чему прикасаются руки – остатки подольской швейной машины. Между тем каждый стежок контролируется и укладывается только руками, а ещё и пяльцы надо держать!
Светлана Алексеева любит вышивать всё! Кроме портретов. Но… вышивать портреты она ещё не пробовала.

24.01.2010

Что шевелится на дне (часть 3)

...Каждый персонаж в спектакле двигается легко, непринуждённо, – никто не сбивается, фигуры не путает. Из сцены в сцену лебедем переплывает Клеопатра Львовна Мамаева – не глупая, между прочим, женщина, – влюбившись в Глумова, она расцветает на глазах (Анжелика Барковская); с достоинствоим и строго по делам переходит Мамаев, указуя и грозя пальцем (Виктор Дашкевич); марширует маленький вояка Крутицкий (он в спектакле – бывший морской офицер), даже к дамам в ногу, в ногу пристраиваясь, биноклем вертит налево-направо, рассматривает, вглядывается, мельтешит, но достоинства не теряет (Тадеуш Кокштыс); осторожно переступает Софья Игнатьевна Турусина – ждёт знаков судьбы, вся в догадках, сомнениях и предположениях (Галина Букатина); передвигается, трясясь и костенея от глупости и страха разоблачения, предсказательница Манефа, – дура дурой, но свои три рубля (пять и двадцать пять) от Глумова имеет (Лариса Антосева); перепархивает, перелетает Машенька, племянница Турусиной: замуж ей хочется, тётке в ноги валится, но сразу же забывает, зачем повалилась – так и валяется, ножками перебирает (Нина Обухова)... Воистину, каждый – сам себе мудрец, ма-аленький такой, но важнейший центр мирозданья! А что у каждого мудреца на шевелится дне? Власть тьмы? Заповедные инстинкты? В спектакле Талипова – признания да значимости хочется каждому. Значимости да признания. А это материи деликатные и требовательные. Григорий (Андрей Качан) всего-то – человек Турусиной, то есть слуга в доме, а сколько в нём железного равнодушия к судьбам мира и ближнего своего – его значимость уже при нём. Свершилась значимость. По всему видать – обольщением собственной барыни, уж очень она смущается да суетится при его появлениях. Крутицкий для значимости сочиняет трактат, Мамаев заменяет новейший самоучитель, Голутвин (Юрий Цвирка) деловито собирает компромат на Глумова (вроде ничего личного, но ведь не дал эпиграмм, когда Голутвин просил, и в люди выходит!), а Городулин открывает железную дорогу (тот ещё персонаж в исполнении Александра Базука – ничем его не удивишь, ничем не заденешь за живое, а вот же шевелится на дне желание, жить спокойно не даёт!). Потому что значимость – залог душевного равновесия, уважения к себе, личной эпохальности. Мудрецы, одним словом. Друг друга стоят.

В спектакле нет ни одного исполнителя, который бы не расстарался для своего персонажа: коласовцы показывают ту замечательную манеру игры, которая называется ансамблевой и редко встречается в наших театрах. Ансамбль спектакля действует деликатно, точно, выверенно и по-хорошему больше склонен к юмору, чем к сатире. Заметно, что актёры любят своих персонажей, но в этой любви не теряют чувства меры и сценического вкуса. Перед зрителем не шаржи, не карикатуры, не раскрашенные силуэты, а полноценные герои в своей исключительной житейской мудрости, потому что всё делают по правилам! Правда, граничит эта мудрость по меньшей мере с идиотизмом. Тот же Глумов при всех своих талантах – ну очень уж правильный молодой человек, что прямо провоцирует окружающих на размышление: с чего бы это? К чему бы это? Так ведь задумываться надо...

Согласно классическим театральным решениям эти персонажи, дойдя до правды о намерениях Глумова, раздобыв да почитав его дневник (надо видеть, как Клеопатра Львовна его добывает – буквально выуживает) должны против него сплотиться – быстро, безжалостно, жестоко; должны стать страшными аж до зрительского испуга. Они такие и есть, они так и делают – по-существу. Но... Теперь-то чего бояться? Глумов уже изучил, исследовал, понял, достал до дна... их человеческого механизма. Как и нехитрого механизма их отношений типа современного пособия “Как заработать миллион/как выжить в офисе”.

В роли Глумова занят Юрий Гапеев, которому временами не достаёт разве что сценического опыта, но никак не жизненного. Его Глумов – интриган уверенный, осторожный, но у него и совесть имеется, и уважение, и обхождение, и актёрские способности налицо. И детское желание быть значимым – для себя, для маменьки, для уверенности – пусть не в завтрашнем дне, так хотя бы в сегодняшнем ужине.

В финале драматург наказывает Глумова и сразу же устами общества (Крутицкого) сообщает зрителю, что парня высоко оценили. Покажут характер и вернут, и будет он отрабатывать для них и работать для себя. В спектакле гости Турусиной взялись было бить-наказывать Глумова, мгновение – и оставили героя в одном белье. А он взял и не испугался. Не растерялся. Не струсил. Да так, что растерялись, испугались и струсили все они вместе и каждый в отдельности, каждый – за своё: а попробуй теперь, обойдись без Глумова! Что, невеста за другого замуж пойдёт? Так и слава Богу, уж Клеопатра Львовна... уж Нил Федосеич.. уж Иван Иваныч... м-м... Перемудрили, мудрецы.

Вот так, согласно драматургу и режиссёру, и выходят в люди. Механизм старый, ржавый, подпорченный, но работает. Всё двигается, всё шевелится, всё показывает характер. Даром что стрелки стоят.

21.01.2010

Что шевелится на дне (часть 2)

Этому режиссёру всегда важно, чтобы сцена и зрительный зал сопадали на трёх уровнях: интеллектуальном, эмоциональном и духовном. Таков его театр в идеале. Талипов, будучи человеком целенеправленным, каждую работу начинает с поиска: как могут и будут взаимодействовать в спектакле интеллект, эмоция и духовность. Он рассуждает так: “Если заниматься в театре только интеллектом, получится либо моралите, либо лекция с кафедры. Если воздействовать только на эмоции – эффект будет точь в точь как от рыбного супа, который с гордостью именует себя аквариумом. Если только духовное – это уже проповедь. Проповедовать лучше всего умеют в храме. Театр, скорее, это исповедь. Та исповедь, которая способна влиять на человека. Я настаиваю: влиять. Не учить, не обучать, не давать рецепты. А влиять я могу только своей открытостью. Иногда мне по-человечески неловко на своих спектаклях: до такой степени открыто, искренне я рассказываю со сцены... о себе. ... Театр для меня – это остров порядка, понимания и заботы о человеке, любви и сочувствия к нему... Потому что я знаю, как тяжело жить.”

...Молодой человек Глумов знает, как тяжело жить. Как надо выкручиваться, чтобы прилично выглядеть и чтобы в квартиру к себе пригласить не стыдно было – там не хуже, не беднее, чем в тех заветных домах, которые себе наметил Глумов (обычно Рид Талипов сам оформляет свои спектакли – характеризуя в “Мудрецах...” разных по статусу перонажей, он решительно обтягивает тканью “под золото” не только подушки на кровати Глумова, но даже плетёные соломеные кресла богатой вдовы Турусиной, чью племянницу Глумов присмотрел себе в жёны). Глумов знает, как жизнь себе можно осложнить, и как – облегчить. Поведению и мотивировкам молодого Глумова найдётся и объяснение, и развитие в нашем времени: его современные сверстники, со своим опытом и пониманием, назвали бы их троллингом. Сидит такой тролль в Интернете, и караулит, кого на что словить-подцепить. При этом к теме и проблеме тролль отосится совершенно равнодушно: его интересует сам процесс болтовни и её результаты. Результаты он представляет, программирует и стремится к ним всеми силами. Главное для доброго мальчика – правильно выбрать место и знать, чем зацепить и расшевелить собеседника. Не было у Глумова Интернета, эпиграммы на всю Москву он писал пером по бумаге, но нравы изучил и понял, что достичь успеха можно только одним способом: говорить людям то, что они хотят услышать. “Мы в Москве любим поговорить. И чтоб в этой обширной говорильне я не имел успеха! Не может быть! Я сумею подделаться и к тузам и найду себе покровительство... Глупо их раздражать – им надо льстить грубо, беспардонно. Вот и весь секрет успеха. Я начну с неважных лиц… выжму… всё, что нужно, а потом заберусь и повыше”.

Драгоценный талант – иметь что сказать. Глумов его имеет, и знает, кому говорить и что говорить. Успех не заставляет себя ждать. Богатый дядя Мамаев, большой любитель поучать всех и каждого, взял в привычку ездить по городу и осматривать квартиры, подыскивая лучшую для жены, доехал и до племянничка (слуга Мамаева довёз за взятку), и вот тут-то Глумов у дяди... ума и попросил. А ещё руководства и наставлений. Это, пожалуй, единственое, чего он попросил, а так – нет, наш герой ни у кого ничего не просит – сами предлагают и сами всё дают, такие милые люди. Всему учат, ходы-выходы показывают, решают, продвигают, поощряют: “...Говорите вы прекрасно; вот важная вещь…Нам идеи что! Кто же их не имеет, таких идей? Слова, фразы очень хороши…» Целые жизни заполнены словами, а если кто-то, не дай Бог, замолчал – так не умер ли?! Глумов даже переспрашивает, мол, и чему только вы меня учите, а они, искренне им подбиваемые и тонко поощряемые – учись, делай, что говорят! Квартирный вопрос их немного испортил, а так... А так – из другой эпохи. Из другого автора. В спектакле постоянно возникают параллели – и с новыми авторами, и с новейшими временами.

Целые эпохи перепутались на сцене, уплотнились, совпали и наложились друг на друга: Талипов сплошь уставил сцену часами разных форм и размеров, но песок в них не сыплется, маятники качаются через раз, а стрелки не двигаются – дёргаются, дрожат. Половина часов Крутицкого, например, просто отпилена, разве что циферблат со стрелками остались, а стрелки остановились. Так в человеческом представлении нарушается, рвётся связь времён. Или буквально – чьё-то время уплывает, кончается, останавливается. В этом странном неопределённом времени настроение и темпо-ритм жизни-праздника, жизни-парада задаёт “Комаринская” Глинки и марш Халилова (как персональная тема Крутицкого): подпрыгивая, маршируя и порхая, персонажи спектакля танцуют (не иначе как с самой с фортуной!) друг перед другом – напоказ, но надо хорошенько смотреть под ноги, потому что затопчут – не заметят. Задача Глумова – танцевать и подтанцовывать, попадая в ритм. Он – справляется.

...Старая театральная мудрость: на сцене важны не слова. Куда важнее слов интонация и пластика. В 1990 году Рид Талипов признавался, что повторяет эти слова Анатолия Эфроса часто, но только-только начинает согласовывать с ними свои спектакли: “Влиять на зрителя – это не значт отвечать на его вопросы. Я в своих спектаклях, даже когда, кажется, знаю выход, никогда не ткну в него пальцем. Я не занимаюсь театром политическим или идейным. Вообще не приветствую театры, которые любят прошлое, ненавидят действительность и боятся будущего. Или ненавидят прошлое, любят только то, что есть и верят в светлый завтрашний день. Моя политика – это человек. С его диапазоном мышления, чувств, духовности. Потому что я знаю, как тяжело жить.”

Продолжение следует

19.01.2010

Что шевелится на дне

Если вы хотите как можно быстрее расстаться с режиссёром, дайте ему поставить “Мудреца” (“На всякого мудреца довольно простоты” – Ж.Л.) или “Коварство и любовь”: есть свидетельство, что сам Станиславский оставил для театральной истории это руководство. И отнюдь не шутя.
Рид Талипов, в прошлом году назначенный художественым руководителем академической труппы Коласовского театра в Витебске, именно с первой пьесы и начал. Премьера спектакля под названием “Мудрецы...” состоялась 10 января 2010 года.

...Мамочка, красиво наклонившись, ласково поливает сыну голову – моет, ополаскивает, а сама как бы заговаривает, замаливает на удачу. Взрослому парню это нравится. В доме – искреннее взаимопонимание, какое нечасто бывает у матери с сыном. Молодой герой спектакля – искренний, улыбчивый, нежный... но текст драматурга обрывает короткую идиллию режиссёрского пролога: мать и сын оговаривают некие действия и озабочены их чётким исполнением.

Через пять минут и две сцены сын мажет лицо чем-то чёрным и чужому человеку (хотя и родному дядьке) объявляет, что сам-то он – дурак дураком, а мать куда глупее, чем он, и обоим для порядка и наставлений необходим чей-то изрядный ум... например, родственника, но зрительный зал уже сообразил: ему, сыну, выходить в люди, а ей, матери – помогать. Искренне. Любым образом, любой ценой. Душу из себя доставать. Молиться об удаче, приманивать успех. И, окончательно поверив в то, что он на их стороне, и от великого желания сделать всё как следует и даже лучше... ошибиться. Перестараться. Преувеличить. Или, согласно решению Рида Талипова, чисто по-женски поддаться настроению и дать волю языку там, где его надо бы придержать: дядькиной жене, влиятельной женщине, милейшей Клеопатре Львовне сообщить, что сын в неё влюблён. Мол, так она вернее ребёнку поможет выдвинуться. А в ответ растревожить влюблённость зрелой женщины. Такое маленькое бедствие...

...Двадцать лет назад (в 1989 году) Талипов ставил “Картотеку” Тадеуша Ружевича и свой спектакль поддерживал его цитатой: “ Я создаю театр из реалистической материи с помощью слова. Слово в театре приобретает плоть”. Но речь шла о материи более тонкой: драматургия парадокса требовала соответствующей режиссуры, и режиссёрские действия предпринимались... в русле психологического театра. Там, где у Ружевича были безразмерные тексты без знаков препинания (эдакий поток сознания), Талипов по-своему расставлял запятые и точки: “Чтобы было заметно, что шевелится на дне” (Ружевич). На дне драмы, на дне решения и поступка, на дне души. “Картотека”... выявила режиссёрскую манеру Талипова, его обхождение с актёрами и драматургией: он доверялся не признанной трактовке или авторитетному мнению, а только тому , что “шевелилось на дне” – и делал это самым важным в своих спектаклях.

В весе и оценке персонажей Рид Талипов несколько расходится с Александром Островским. Однако сцены местами не меняет и классический текст не переписывает, разве что кое-где сокращает. Деликатно. Тот, кто не перечитывал пьесу перед спектаклем (спорим: разве что критики и перечитывали) или видел-изучал Островского ещё в школе, этих сокращений не заметит. Станет, например, мамаша Глумова (Раиса Грибович) рассказывать чудесный сон своего малыша, мол, слетелись к кроватке ангелы, ангелы, ангелы и говорят – люби папашу и мамашу и во всем слушайся! А когда вырастешь большой, люби своих начальников… Так вот, о родителях актриса ничего не скажет. Только о начальниках. Потому что ситуация сценическая такова: не с родителями жить молодому Егору Глумову. Жить – с начальниками. И начальникам – в определённом смысле – мамаша Глумова это всё и рассказывает, а им слушать некогда. Или станет Клеопатра Львовна Мамаева для Глумова место просить у Городулина, а той ответит, что хорошие места все заняты, одно – Нобелем, а другое – Фрейдом. Между тем в оригинале фигурируют Бисмарк и Бейст[1], но сегодня для зрителя они мало значат, а надо расположить зал к взаимопониманию. Классический текст не осовременен искусственно, дабы публику позабавить: режиссёр действует в строгих рамках допустимого. Ему нужно сориентировать зрителя на что-то знакомое и важное – для того, чтобы и в спектакле он это важное не пропустил.

Жанр спектакля обозначен режиссёром как сатирический реализм, хотя и одного реализма было бы достаточно. Потому что Рид Талипов, поневоле отсылая публику к литературно-властительной дискуссии из российской истории четырёхсотлетней давности, свою сатиру пишет не столько на лицо, сколько на порок, на его зарождение, развитие и живучесть (читайте – механизм действия), хотя когда ещё лучшие умы требовали писать сатиру на лицо. Парадокс всегда сопутствует режиссёрской манере Талипова.

1. Бейст Фридрих-Фердинанд (1809--1886) -- министр-президент и канцлер Австрии.

Продолжение следует

17.01.2010

Impro – здесь и сейчас

В 2008 году в Санкт-Петербурге впервые состоялись международные «Театральные бои» – за свободу актёрского существования на сцене. То есть – за театральную импровизацию. Фестиваль «...дал срез не только современного импровизационного театра, но и показал возможности различных актёрских школ в рамках такого театра». В том числе и русской психологической школы. Считается, что именно на неё давно и твёрдо сориентирован каждый актёр Беларуси, а impro как театральное движение куда моложе системы Станиславского. Вопрос ребром: оно нам надо?

Виргиния Тарнаускайте – тот самый белорусский режиссёр, которому надо. А где взять? А в Вильнюсе, где есть театральный актёр Андрюс Жебраускас и его семинары, или курсы театральной импровизации. Этому искусству Андрюс выучился в Великобритании у Кейта Джонстона, заявил о Improvisational theatre в Литве и работает себе и другим на радость. Начал с телевидения, продолжил в театре. Сегодня на его курсы может поступить кто угодно: Андрюс Жебраускас утверждает, что импровизации может научиться любой. «К какой бы профессии вы не принадлежали, познакомившись с теорией импровизации и пройдя практику на сцене, вы почувствуете себя не хуже, чем профессиональные актёры». А опыту каждый найдёт применение. Есть возрастное ограничение и деление: группы для граждан в возрасте 16-20 лет и от 20 лет до… 100, куда Виргиния и попала, не признаваясь в профессиональной принадлежности. Тем успешнее дался ей первый уровень курсов (их всего три). Срок занятий первого уровня – два дня. Виргиния говорит, что эти два дня она жила в какой-то непреходящей радости. Подробно описывать происходившее незачем, но, по её словам, «подъём от занятий был такой, что хотелось кричать незнакомым людям: «Если бы вы знали, какая я молодец!»

«Ты ничего не готовишь, не продумываешь заранее, – рассказала Виргиния. – Наверное, расчёт на подсознание. Открываются какие-то шлюзы, и ты не узнаёшь себя. Меняешься на глазах у партнёра, с которым работаешь в паре. После серии упражнений на внимание и этюдов предложили поменяться партнёрами для очередного задания. И на этот раз задание должен был придумать партнёр. Выполняя его, ты, например, становишься… стулом. Воплощаешься в стул и рассказываешь от имени стула. Я рассказала, что я, оказывается… стул Наполеона. Походный. Раскладной. Пылюсь не чердаке. Самое обидное не то, что меня закинули, забыли, а то, что через окошко чердака влетают голуби и гадят, гадят… Вот это меня унижает. А всё остальное можно терпеть. Коллега, с которым я работала в паре, так хохотал, что я испугалась: вдруг он не сможет остановиться? Остановился. Я дала ему задание стать мостом. И он стал, рассказал историю от имени моста.

В перерыве я поинтересовалась профессиями своих партнёров. Среди них нашёлся психолог, бизнесмен, дипломат. Разные, они так раскрепощаются, что когда в конце первого дня включили музыку, под разные ритмы они… импровизировали свою жизнь. После занятий у Жебраускаса мой партнёр, владелец фирмы, высказался в таком духе: да чтобы он, серьёзный взрослый человек, танцевал сам с собой, да без коньяка, да не на спор…да чтоб хотелось! Это невозможно! Было. До курсов. А на второй день он пел блюзы и даже сочинял их. Вышел Андрюс с гитарой и стал задавать ритм, с нами сочинять. Вернее, сочинять стал каждый из нас, а режиссёр только подыгрывал. И у каждого обнаруживался слух и голос, никто не фальшивил, вытягивал, подтягивал, подпевал! Когда не вымучено, когда не вызубрено, когда рождается здесь и сейчас, это, как сказал мой серьёзный партнёр, какая-то… химия. Что-то происходит в крови, в клетках и в голове. А в сумме даёт свободу. Это бесконечно интересно.

Смотрим на литовских артистов: чем-то они отличаются от наших. Чем? Сейчас я готова ответить: многие умеют отлично работать, потому что умеют импровизировать. Есть физическая свобода, раскрепощённость, владение своим телом как инструментом… А в нашем театре можно видеть странный стиль исполнения, который я называю «насилованием души»: актёр, вроде, всё делает правильно, ходит, говорит, но при этом как-то… не договорился со своим телом. Чтобы оно соответствовало, а не сопротивлялось роли каждой клеткой. И я подумала, что надо пригласить Андрюса Жебраускаса к нам в Минск, но только после того, как я пройду все уровни курсов. Мой второй семинарский уровень будет в марте.»

15.01.2010

Старый Новый год

По поводу нашего странного праздника пришлось как-то объясняться с европейскими коллегами.



О переменах в календаре и разных стилях они знали.



Но удивления не скрывали. Вы что, спрашивали они, до сих пор об этом… э-э-э… не забыли?



Не забыли. Необязательные домашние праздники – самые дорогие. Отлетело католическое Рождество, отбухал Новый год.



А у белорусов… снова Рождество – православное. Ну и Новый год, как положено после Рождества. Пускай себе и старый.



Вот так доподлинно он выглядит на фотографиях Андрея Мицкевича: всё снималось в староновогоднюю ночь.

С праздником.

13.01.2010

И шкура неубитого медведя

Эта пресловутая шкура разлеглась не то чтобы нагло, а, извините, доминантой экспозиции, причём экспозиция называется «Снежный ком». Шкура новенькая, на вид тёплая, в серые пятнышки-полосочки. Предположение, что она тигриная, мне не понравилось.



Какие у нас тигры зимой? Цирк на капитальном ремонте. Лемпарда болотного выбили ещё “за летапісным часам». А снежный ком на выставке только с медведем и хорош. Тем более не убитым, а из шерсти свалянным – сразу в художественную шкуру.



До 17 января шкуру неубитого медведя представляет Музей Современного изобразительного искусства (Минск, проспект Независимости, 47). Под названием «Снежный ком».



Потому что зима в январе 2010 года настоящая, а к настоящей зиме положены сугробы, заносы, завалы, нелётная погода и снежные комья, да побольше. А прикладному искусству положено это великолепие приложить к делу.



Роль снега поручена белому войлоку, а из него слеплены-сваляны комья-экспонаты. На языке современной художественной номенклатуры они называются арт-объектами. Валенки-ёлки. Медведи-зайцы. Женский рождественский сапог на чёрном каблучке (для подарков). Вазы. Абажуры для ламп. Сумки-шарфики. Многочисленные панно. И шкура неубитого медведя.



Полюбоваться на художественный войлок выставочная компания «МАК» («Мастерская авторской куклы») предлагает не в первый раз. Но впервые творческое единодушие мастериц скрепил (свалял?) «Снежный ком». Не формой.



Скорее, идеей создания вещей для дома, которые должны быть нужными (функциональными), уютными и тёплыми. А если ещё и красивыми, дом преображающими, так цены им нет. Конечно, они сделаны в разных стилях, а у каждой мастерицы своё представление о прекрасном, уютном и забавном. Конечно, странно, что такие остромодные вещи не продаются в салонах и магазинах, хотя это обстоятельство как раз и обеспечивает успех выставки. А чего только не сделаешь для дома – даже из снежного кома!

…А для дома, как известно, свалять из шерсти можно даже цветы. И шкуру неубитого медведя.





Снимки предоставлены выставочной компанией «МАК». На последнем снимке в центре – главная валяльщица компании, а также инициатор и куратор выставки «Снежный ком» Вероника Фомина.

09.01.2010

Так же искренне

Рождественские (они же новогодние) выставки в минских галереях повторяют друг друга даже тем, что открываются за неделю перед Рождеством католическим и закрываются через неделю после Рождества православного.



На полотнах – зимний художественный ритуал из заснеженных ёлок-домиков-улиц-деревьев и колядных звёзд.



Изредка мелькнёт между ними птица-тройка, натюрморт с чаем (над чашкой пар) и часами (стрелка ползёт к двенадцати), а то и портрет костюмированного по сезону персонажа (с бородой или с крыльями – на выбор).



До 15 января галерея столичная «Артблик» по улице Некрасова тоже празднует на работе. На дверях красуется плакат: «Сёння ў нашай хаце свята”.



В праздничной суматохе не сразу и поймёшь, что это название рождественской выставки, где снега разлеглись так же искренне, как и в реальном городском пейзаже. И птица-тройка, кстати, тоже есть.



Следующая публикация в блоге появится после 11 января.

06.01.2010

В ожидании праздника

Галерея «Славутыя майстры» в Троицком предместье (Коммунальная набережная, 4) снова «В ожидании праздника» (с 6 по 26 января 2010 года): на этот раз – с живописными работами Татьяны Балашко-Высоцкой. «В ожидании праздника» не отходит от торта героиня центральной картины, но девочке нужен не торт, а бант, которым торт перевязан.



Праздник начнётся, когда этот бант можно будет пустить в дело – а мало ли дел у ребёнка? Такая же маленькая героиня продолжает праздничную тему… под столом: старательно связав шнурки папиных и маминых туфель, привязывает к ним свою ленточку-шнурочек… Трудно быть послушным в ожидании праздника, но сюжеты картин – совсем не о детском озорстве…



Пять лет назад Татьяна Балашко-Высоцкая впервые решилась на выставку в “Славутых майстрах”. Она писала цветы акварелью, называя цветочные серии “портретами эмоций и чувств”. Цветы рассказывали свои истории, но каждый цветок знал только одну – свою. И это уже выяснил Ханс Кристиан Андерсен. Человеческие истории могли оказаться интереснее, и Татьяна решила, что каждый отдельно взятый человек может стать героем её акварельной истории. Но разные истории хотелось рассказывать по-разному, вплоть до стиля и направления. То есть... узнать и попробовать всё.



Скоро выяснилось, что Татьяна – мастер на все руки, только рук всего две. И только ими обеими приходиться шить, вязать, вышивать, ткать, делать кукол, писать акварелью, акрилом и маслом. Переходить из техники в технику, привыкать и приспосабливаться, но собой быть очень недовольной, мол, то не успела, это не закончила, а кое-что ещё и не начала!



И так вся жизнь – в ожидании праздника и непрерывной подготовке к нему. Настоящую мастерицу отличают по жадности – к любимой работе.

04.01.2010

Между Минском и Прагой

На 17 часов 8 февраля 2010 года в Посольстве Чешской Республики (Минск, Музыкальный переулок 1/2) откроется выставка Оксаны Аракчеевой "Между Минском и Прагой".

К выставке Оксана готовится, принимая в мастерской журналистов, критиков и коллег-живописцев из разных стран. Они гоняют чаи, спорят о реализме, фотографируются для изданий и на память, а также дружно мешают работать заслуженному деятелю искусств Беларуси Борису Аракчееву. Борис Аракчеев не только известный художник, но ещё и Оксанин папа, поэтому он не сердится, а смеётся.





Между тем Оксана Аракчеева, начав в августе 2009 года создание галереи портретов-образов и представив её в ноябре 2009 года публике (в Литературном музее Максима Богдановича под названием «Зачарованные...»), непонятным образом продолжает работу и уверяет, что в новой экспозиции можно будет увидеть портреты белорусских деятелей, благодаря которым культуру и искусство Беларуси знают не только в пределах отечества, но и во всяких других местах, до которых они доехали, доплыли и долетели (например, Наталье Шарангович, Сааку Антанесяну, «Мисс Минск-2009» Дарье Солодухе и так далее).





Особая стена на выставке будет отдана портретам деятелей дипломатии разных стран, которые не дают своим соотечественникам забыть о том, что в мире есть Республика Беларусь,



а её искусство любят, пропагандируют и коллекционируют.