Традиция в опасности (часть 3)

Полетели по заднику птицы, побежали столбы… На движение флэш-картинок накладываются перемещения аниматоров. Мягко, но, быстро перекрывая изображение на заднике, они выносят реальные столбы, разматывают огромный клубок и натягивают провода, плетут что-то вроде сетей. Перетекание действия рисованного в действие непосредственное, живое, то есть флэш-картинок в сценическое действие, происходит настолько естественно, как будто в театре годами только этим и занимаются… То есть освоением… созданием новой сценической реальности. Изобразительный стиль и пластика «флэшки» поддержаны стилевыми особенностями и пластикой кукол. И, главное, действие не останавливается и не затухает, не притормаживает даже тогда, когда персонажи произносят текст (легко срифмованный и запоминающийся). А текст слышен и понятен! Даже в тех случаях, когда персонажи говорят одно, а думают другое. Художественное оснащение постановки таково, что простое сказочное повествование (спектакль предназначен для младших школьников) умудряется развиваться непредсказуемо!



…В сетях посреди столбов повисает местная краса – видимо, в шоке от полученного разряда. Она самая, малышка Марылька. Змею только и остаётся, что ножницами перерезать провода-верёвки, достать жертву и убрать с глаз долой.
А тут как раз и наш герой! Из низкого оконца в двери лихо накатывает на Змея Рыгорка… на колёсиках – по конструкции вроде зайца-барабанщика, – и на ногу лиходею, на ногу! Раз – и палец отдавлен, два – второй отдавлен! Змей вынужден говорить с Рыгоркой сидя на столбе и поджимая ноги. И договариваться о ведре доброго семени, и о простой человеческой благодарности. Ну, а наш герой? А подавай ему Марыльку!
… Страшного и смешного мутанта-Марыльку огромных размеров не может вместить площадка; её руки-ноги-голова появляются в разных окнах-дверях конструкции, а чтобы расслышать и разглядеть Рыгорку, ей приходится взять героя к себе на ладонь. Прекрасная дама не говорит о любви, но говорит о свободе, чем согревает сердце рыцаря. О согретом сердце он так прямо и заявляет. Ей – сразу, населению – чуть погодя, после знакомства с теми, кому оно успело злом заплатить за добро. Может, согретое сердце и сошло бы с рук герою, но ему же надо знать, кто обидел обиженных! И он это узнаёт! И как вы думаете, что он делает? Входит в положение хозяев скворечников-уборных? Принимает их сказочную правоту? Нет. Он по-своему, по-геройски, пытается им объяснить: каждое неправедное деяние отнимает у них долю жизненной силы и молодости; обижать слабых – нехорошо; ведро доброго семени – на всех! Он их стыдит! А какое население потерпит такой героизм? (Правда, кто-то смутно почувствует что-то…)

Обитатели скворечников становятся народными трибунами – сразу все. А скворечники, естественно, трибунами. Все говорят, говорят, говорят. Трансформация образа жилища-скворечника завершается его превращением в гроб, когда кукольные граждане, отвещавши наболевшее, силами своих аниматоров захлопывают дверцы плотнее. И проверяют, не откроются ли они случайно. У них традиция сложилась – страдать! Народная традиция! Страдать, будучи обиженными и униженными! Жаловаться на судьбу-долю! Рассуждать о несправедливости жизни в целом и соседа в частности! Пережёвывать обиды – это же так мучительно-… сладко. Змей! И только он! Единственно возможный и необходимый. Символ их единства и крепости, здравого смысла и практичности, зелья насущного и гроба присущего… их образу жизни. И нечего тут шастать с мечами, когда традиция в опасности!
… Забивают героя народными кулаками-кувалдами, в прямом смысле выбивая из него душу. Змей едва успевает объявить Рыгорку своей собственностью, как душа-звёздочка возвращается в свой круг. Владельцы трибун-уборных – на круги своя. Дед с бабой
констатируют: «Быў у нас сын Рыгорка… ды адляцеў, як зорка...» Некому их вывести из порочного круга. Некому встретить в кругу следующем. Был у них сын Рыгорка… Последний?



Не каждая сказка кончается хорошо. Аутентичному сказочному фольклору белорусов театр не противоречит. И, признаюсь, поступок народа меня не удивил. Но тихий отлёт геройской души огорошил. Как же так? Покусился на дурную традицию, всколыхнул умы, призвал к совести, поплатился. И всё? А… дальше?
…Когда что-то читаешь, смотришь или слушаешь впервые, легко упустить что-то важное. («…Не рискуя впасть в парадоксальность, скажем, что, строго говоря, подлинным первым прочтением… подлинным первым прослушиванием… может быть только вторичное…») Развитие действия у Алексея Лелявского не оставило места «плохому концу». В памяти спектакль переживался ещё и ещё раз, и почему-то рос, укрупнялся, увеличивался в размерах и значимости. Образы, обобщения, мотивировки – все на местах. Темпо-ритм спектакля держит оригинальная музыка и точные действия актёров, чью работу можно назвать образцовой. Спектакль оставляет в памяти… движение. То линейное, то замкнутое, то круговое, то, с прилётом и отлётом звезды, прямо-таки космическое. (Говорили же друг другу персонажи Клайва Льюиса: «Дальше вверх и дальше вглубь!») Образы предметов развиваются и трансформируются. А посыл? Вроде белорусской непечатной мудрости «Зрабі людзям дабро, дык яны табе на грудзі…»? Неужели герой улетает к своим звёздам, ничего не изменив в сказочной жизни? Население осталось при своих интересах. Змей подтвердил своё знание человеческой природы. Рыгорка выполнил свою миссию. Они прожили сказочные сценические жизни, убеждая зрителя в том, что движение, развитие и свобода изменяют традиционный мир только тогда, когда мир готов к изменениям. Вот только Рыгорок на него не напасёшься.