Этому режиссёру всегда важно, чтобы сцена и зрительный зал сопадали на трёх уровнях: интеллектуальном, эмоциональном и духовном. Таков его театр в идеале. Талипов, будучи человеком целенеправленным, каждую работу начинает с поиска: как могут и будут взаимодействовать в спектакле интеллект, эмоция и духовность. Он рассуждает так: “Если заниматься в театре только интеллектом, получится либо моралите, либо лекция с кафедры. Если воздействовать только на эмоции – эффект будет точь в точь как от рыбного супа, который с гордостью именует себя аквариумом. Если только духовное – это уже проповедь. Проповедовать лучше всего умеют в храме. Театр, скорее, это исповедь. Та исповедь, которая способна влиять на человека. Я настаиваю: влиять. Не учить, не обучать, не давать рецепты. А влиять я могу только своей открытостью. Иногда мне по-человечески неловко на своих спектаклях: до такой степени открыто, искренне я рассказываю со сцены... о себе. ... Театр для меня – это остров порядка, понимания и заботы о человеке, любви и сочувствия к нему... Потому что я знаю, как тяжело жить.”
...Молодой человек Глумов знает, как тяжело жить. Как надо выкручиваться, чтобы прилично выглядеть и чтобы в квартиру к себе пригласить не стыдно было – там не хуже, не беднее, чем в тех заветных домах, которые себе наметил Глумов (обычно Рид Талипов сам оформляет свои спектакли – характеризуя в “Мудрецах...” разных по статусу перонажей, он решительно обтягивает тканью “под золото” не только подушки на кровати Глумова, но даже плетёные соломеные кресла богатой вдовы Турусиной, чью племянницу Глумов присмотрел себе в жёны). Глумов знает, как жизнь себе можно осложнить, и как – облегчить. Поведению и мотивировкам молодого Глумова найдётся и объяснение, и развитие в нашем времени: его современные сверстники, со своим опытом и пониманием, назвали бы их троллингом. Сидит такой тролль в Интернете, и караулит, кого на что словить-подцепить. При этом к теме и проблеме тролль отосится совершенно равнодушно: его интересует сам процесс болтовни и её результаты. Результаты он представляет, программирует и стремится к ним всеми силами. Главное для доброго мальчика – правильно выбрать место и знать, чем зацепить и расшевелить собеседника. Не было у Глумова Интернета, эпиграммы на всю Москву он писал пером по бумаге, но нравы изучил и понял, что достичь успеха можно только одним способом: говорить людям то, что они хотят услышать. “Мы в Москве любим поговорить. И чтоб в этой обширной говорильне я не имел успеха! Не может быть! Я сумею подделаться и к тузам и найду себе покровительство... Глупо их раздражать – им надо льстить грубо, беспардонно. Вот и весь секрет успеха. Я начну с неважных лиц… выжму… всё, что нужно, а потом заберусь и повыше”.
Драгоценный талант – иметь что сказать. Глумов его имеет, и знает, кому говорить и что говорить. Успех не заставляет себя ждать. Богатый дядя Мамаев, большой любитель поучать всех и каждого, взял в привычку ездить по городу и осматривать квартиры, подыскивая лучшую для жены, доехал и до племянничка (слуга Мамаева довёз за взятку), и вот тут-то Глумов у дяди... ума и попросил. А ещё руководства и наставлений. Это, пожалуй, единственое, чего он попросил, а так – нет, наш герой ни у кого ничего не просит – сами предлагают и сами всё дают, такие милые люди. Всему учат, ходы-выходы показывают, решают, продвигают, поощряют: “...Говорите вы прекрасно; вот важная вещь…Нам идеи что! Кто же их не имеет, таких идей? Слова, фразы очень хороши…» Целые жизни заполнены словами, а если кто-то, не дай Бог, замолчал – так не умер ли?! Глумов даже переспрашивает, мол, и чему только вы меня учите, а они, искренне им подбиваемые и тонко поощряемые – учись, делай, что говорят! Квартирный вопрос их немного испортил, а так... А так – из другой эпохи. Из другого автора. В спектакле постоянно возникают параллели – и с новыми авторами, и с новейшими временами.
Целые эпохи перепутались на сцене, уплотнились, совпали и наложились друг на друга: Талипов сплошь уставил сцену часами разных форм и размеров, но песок в них не сыплется, маятники качаются через раз, а стрелки не двигаются – дёргаются, дрожат. Половина часов Крутицкого, например, просто отпилена, разве что циферблат со стрелками остались, а стрелки остановились. Так в человеческом представлении нарушается, рвётся связь времён. Или буквально – чьё-то время уплывает, кончается, останавливается. В этом странном неопределённом времени настроение и темпо-ритм жизни-праздника, жизни-парада задаёт “Комаринская” Глинки и марш Халилова (как персональная тема Крутицкого): подпрыгивая, маршируя и порхая, персонажи спектакля танцуют (не иначе как с самой с фортуной!) друг перед другом – напоказ, но надо хорошенько смотреть под ноги, потому что затопчут – не заметят. Задача Глумова – танцевать и подтанцовывать, попадая в ритм. Он – справляется.
...Старая театральная мудрость: на сцене важны не слова. Куда важнее слов интонация и пластика. В 1990 году Рид Талипов признавался, что повторяет эти слова Анатолия Эфроса часто, но только-только начинает согласовывать с ними свои спектакли: “Влиять на зрителя – это не значт отвечать на его вопросы. Я в своих спектаклях, даже когда, кажется, знаю выход, никогда не ткну в него пальцем. Я не занимаюсь театром политическим или идейным. Вообще не приветствую театры, которые любят прошлое, ненавидят действительность и боятся будущего. Или ненавидят прошлое, любят только то, что есть и верят в светлый завтрашний день. Моя политика – это человек. С его диапазоном мышления, чувств, духовности. Потому что я знаю, как тяжело жить.”
Продолжение следует
Комментариев нет:
Отправить комментарий